Двести лет сами по себе

В 1809 году Швеция и Россия подписали мир, который принес пользу Финляндии

Уходящий год в Финляндии — юбилейный. Впрочем, спокойные, лютерански простодушные и трудолюбивые финны к официальным датам, даже круглым, относятся спокойно. Наш добрый знакомый программист Йорма Рантаниеми (кстати, еще и автор философских книг) на нетактичный вопрос «А какой юбилей отмечает в этом году страна?» полез пятерней в редеющую шевелюру. Сначала, с учетом национальности интервьюеров, на свет из глубин истории вылезла «Зимняя война» (так здесь называют «нашу» Советско-финскую)*, но после упоминания двухсот лет наконец-то всплыло: автономия Финляндии. Интересно, что конкретной даты праздника нет — весь год объявлен юбилейным.


Собственно говоря, это справедливо: в тот 1809 год произошло как минимум два события, претендующих на точку отсчета зарождения финской государственности. Но рассказ надо начать даже не с Русско-шведской войны, а с Наполеона. Того самого Наполеона I Бонапарта, которого ужасно не любил король Швеции Густав IV и полюбил после ряда поражений и Тильзитского мира русский император Александр I. Густав, наоборот, всячески помогал Англии, что было невыносимо русской короне. Одним из условий Тильзитского мира стала обязанность русских склонить шведов к дружбе с Францией. Вечно воевавшая со Швецией (первая летописная отметина стычек свеев и русов датирована аж XII веком) Россия тем не менее как порядочная выбрала сначала путь уговоров. Густав IV дотянул с принятием решения до ввода русских войск в восточные провинции Швеции. А провинциями этими были ляни (по-нашему — губернии) Великого княжества Финляндского. Началось все это в 1808 году. Почти два года продолжалась Финская, как ее называют в Суоми (в последнее время используют и совсем неподходящий для военных действий эпитет «Прекрасная»), война. Многочисленные русские войска заняли всю Финляндию. Шведские гарнизоны, укомплектованные в том числе, естественно, и финнами, сдавали свои позиции. Население не знало, как относиться к новоявленным покровителям, поначалу даже партизанило в легендарных финских лесах. Но успокоилось, занялось своим хозяйством. Война, несмотря на камерность, была серьезной: в ней участвовали, к примеру, будущие герои Отечественной — Барклай-де-Толли, Багратион, Тучков, Кульнев. Опомнившиеся шведы были шиты не лыком — воевать умели, флот опять же не из последних. Но против русских и на сей раз не вышло. Зимой 1809-го по прямому указанию Александра I в первый раз в мировой военной истории войска перешли по льду морской залив. Легендарный «Ледовый поход» и занятый плацдарм недалеко от Стокгольма привели к свержению Густава IV и перемирию. 

Тем временем в Финляндии вовсю кипели политические страсти. По городам и весям разослали депеши с созывом сейма. Невиданное дело — сейм созывали из четырех сословий. К традиционным дворянству и духовенству, к уже привычным купцам и ремесленникам добавили крестьян. И это предложил российский царь, самодержец страны с крепостным правом! Наличие этого самого права (или бесправия — с какой стороны поглядеть) больше всего смущало финское крестьянство: вот так сольешься с восточной империей и сам, глядишь, в крепостные обратишься, никакое нажитое добро не спасет. Включение в состав сейма крестьянского сословия должно было развеять эти опасения. Что, собственно, и произошло. 

22 марта 1809 года во втором по древности городе Финляндии Борго (теперешний Порвоо) 135 представителей финской нации торжественным богослужением открыли заседание первого финского сейма. На следующий день император Александр I (на французском) зачитал манифест. Жителям Великого княжества император Всея Руси обещал всё. Ну, практически всё: сохранить религию, основные действующие законы, права сословий (то есть — никакой крепостной зависимости). Уже на следующий день члены сейма принесли присягу, что «признают своим государем Александра I Императора и Самодержца Всероссийского, Великого Князя Финляндского». То есть Финляндия не вошла в состав Российской империи, а выбрала себе монархом русского императора, заключила с ним «личную унию». Добрый Александр I, получив в личное пользование немалый кусок, на радостях облагодетельствовал новых подданных такими благами, которые для старых станут доступными очень нескоро, если вообще станут.

Уния унией, а война-то не закончена, бывшие законные владельцы страны — шведы — еще не согласились с изменением международного статус-кво. Дожали и шведов, новый король, повоевовав лето, запросил «живота». И 17 сентября 1809 года в Фридрихсгамне (нынешней Хамине) шведы и русские подписали мир. Последний мир — с тех пор Россия и Швеция не воевали. Согласие Швеции на переход Финляндии в русское пользование легитимизировало смену «владельца». 

В современном финском обществе нет-нет да и возникают дискуссии: вот остались бы со Швецией, не потеряли бы время и связь с Европой, развивались бы по собственному пути, а не навязанному Россией. Большинство (когда задумывается над проблемой, что финляндцам не очень свойственно — куда важнее дела текущие) все же считает, что отход «под Россию» сыграл положительную роль в их истории. С получением автономии стали формироваться новые элиты, население получило политические и экономические права, немыслимые, если бы Финляндия оставалась шведской. Стал развиваться финский язык: при шведах — язык простонародья, не имевший официального статуса. Финская интеллигенция (заметим, шведы по крови) понесла «культуру в массы». У Финляндии была не только собственная валюта, но и таможня с Россией. Тот же Илья Репин, проживавший, как известно, в финской Куоккале, ввозил вино для гостей из Питера с уплатой пошлины, а за вегетарианскую зелень для себя расплачивался на месте финскими марками. Финны первыми в Европе дали избирательное право женщинам и первыми в мире выбрали их в парламент. Вот это автономия!

С начала года в Хельсинки замелькали плакаты и вывески: «1809—2009». В городах, вошедших в историю автономии, гуляли красиво и интеллигентно. В марте в Порвоо уже отметили 200-летие сейма. Всех желающих водили историческими маршрутами — и в их числе президента Тарью Халонен, прибывшую на день юбилея сейма. После Порвоо госпожа президент отправилась в Санкт-Петербург на открытие Года Финляндии. В Питере автономию Финляндии тоже отмечают, и наш российский размах будет пошире: открыли целый Дом Финляндии. В сентябре, с 14-го по 20-е, именинницей была Хамина. Тут тоже реконструкции: военный лагерь образца 1809 года. Провели международную научную конференцию, грандиозный концерт «Ночь мира». 17-го, в день подписания Фридрихсгамнского мира открыли ему памятник. Присутствовали представители Финляндии, России и Швеции. Многие удивляются: а этим-то что праздновать? Да мир праздновать. Двухсотлетний. Финнам здесь меньше повезло — сосед беспокойный. Но они смотрят в будущее с оптимизмом — вот даже в НАТО не торопятся. А зачем? Жили 200 лет сами по себе — и ничего, дальше будем жить. И ведь добились кое-чего. Половина мира — с финскими телефонами, образование, социальная защищенность, интеллектуальное развитие страны — на вершинах мировых рейтингов, коррупция, наоборот, минимальная. Реальные бесплатное образование, вплоть до высшего, бесплатное здравоохранение, социальные пособия, на которые можно не просто выжить (обо всем этом стоит рассказывать отдельно, разбираться, как так вышло, что бывшая провинция России так обставила свою «большую сестру»).

В ноябре настала очередь поставить галочку в юбилейном отчете и «русской Финляндии»: Финляндская ассоциация русскоязычных обществ провела «большой сбор». Высокое собрание выслушало заочные поздравления Тарьи Халонен и личные — спикера парламента Саули Ниинистё. Финны на комплименты в адрес России не скупились. Образ профессора Осмы Юссилы — «в чреве матери-России выросла страна, которая стала самостоятельной», поддержал и Ниинистё, определив различия в состоянии России и Финляндии в годы совместной жизни как «парадоксальную ситуацию». Для нас же главным парадоксом был сам спикер парламента, скромно стоявший в хвосте гардеробной очереди. Вот они, уроки автономии.

Ольга Деркач
Владислав Быков

Новая газета
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе