Плюс-минус одинаковые люди

Документалист Елена Погребижская снимает новый фильм под названием «Галя, ты молодец» — так героиня говорит сама себе, когда у нее что-то получается.
ЕЛЕНА КОРОТКОВА


Гале Зерновой удалось то, что удается немногим: она вырвалась из психоневрологического интерната, где ее считали умственно отсталой, выучила английский и итальянский, поступила в Академию изящных искусств во Флоренции и сейчас общается с родителями, которые 35 лет назад оставили ее в роддоме из-за множественных врожденных «дефектов». Елена Погребижская рассказала «РР», почему для среднестатистического человека истории о ПНИ — не более чем шок-контент и как Галя стала проводником в «зазаборный мир»



Прекрасный герой косноязычного режиссера

Вы сняли короткометражное кино о Гале еще в 2013 году. Помните, как вы встретились?

Галя тогда была скорее девчонка, куда более ищущая, на мой взгляд, чем сейчас, не совсем понимающая, на что она способна. Примерно в те годы у меня был фильм «Васька» — про замечательного парня, который тоже был в ПНИ, учился в той же вечерней школе, что и Галя. Во время съемок мне про нее и рассказали. Я подумала, что нужно обязательно с ней познакомиться и что-нибудь быстро снять. Быстро — потому что шла полным ходом работа над «Васькой». Фильм «10 процентов» получился короткометражным, и сделали мы его за несколько месяцев. Называется он так потому, что, по неофициальной статистике, только 10% выпускников детских домов адаптируются в социуме. Остальные 90 попадают в тюрьмы, кончают с собой, спиваются — в общем, никак не могут справиться с жизнью после детдома.

Каково вам было общаться с Галей — как режиссеру с героем?

Люди, которые сейчас смотрят «10 процентов», оставляют комментарии: «А что там за журналист за кадром? Почему он так косноязычно говорит? Героиня говорит прекрасно, а журналиста можно было вырезать». Или так: «Возможно, это у Погребижской умственная отсталость». Я и правда там бекаю, мекаю, сто тысяч раз пытаюсь сформулировать одну мысль. А Галя говорила своим глубоким радийным голосом — она могла бы спокойно работать диктором, с ее-то тембром, ее подачей. У человека прямо дар. Она завораживает, когда говорит. Такое первое впечатление. О ней в комментариях писали и продолжают писать прекрасные слова — можно зачитаться, насколько ее сразу готовы полюбить.

Вы шли брать интервью у девушки, которая оказалась в интернате потому, что ее когда-то признали умственно отсталой. Но с первых слов Гали становится понятно, что никаких ментальных проблем у нее нет. Вы предполагали это заранее?

Да, мне было известно, что Галя отлично училась, ездила за границу, что она изучает английский. И еще до нашего знакомства было понятно, что ей просто прилепили диагнозы, как и многим тысячам людей в ПНИ. Получилось так, что мы не просто встретились и поговорили — у нас образовалась связь, Галя как будто поселилась внутри меня. Мы снимали кино в 2013 году и вот уже шесть лет поддерживаем контакт.

Так бывает нечасто?

Вообще, конечно, я стараюсь узнавать, как дела у героев моих фильмов. С некоторыми мы почти что дружим. Есть герои, о которых не знаю ничего, потому что они устранились из соцсетей, к телефону не подходят. Один персонаж постарался максимально исчезнуть из информационного поля, потому что была вероятность уголовного дела. Чтобы узнать, как у него дела, нужно было бы приехать домой и в дверь постучать, но это все-таки чересчур.

В какой момент вы поняли, что к Гале нужно «постучаться» и снимать новое кино?

В прошлом году стало понятно, что хорошо бы Гале собрать на учебу в Италии несколько тысяч евро. И я подключилась к этому сбору, постаралась вовлечь своих людей, которые могли бы помочь. Получилось собрать нужную сумму, Галя отправилась учиться в Италию, и я подумала: нужно снова навести фокус на ее жизнь, все так интересно развивается. Обычно я не снимаю одних и тех же героев по второму разу, хотя, поверьте, зрители были бы счастливы узнать, как у них дела. Про Галю мне писали чаще всего, и я подумала: может, наконец прислушаться и рассказать, что у нее происходит?



Шок, но смотреть надо

Галю стали приглашать на ток-шоу, брать у нее интервью, искать ее родителей. Это реакция на ваш фильм?

Да, однозначно. Но Галя и сама по себе замечательная. Фильм вызывает большой интерес у людей, это одна из самых «смотрибельных» моих работ. Каждый день сотни новых просмотров, хотя есть много фильмов, сделанных гораздо кропотливее.

На Галю уже тогда смотрели как на героя, которому удалось выбраться из ПНИ? Или эта тема шесть лет назад еще не обсуждалась так, как сейчас?

Тема не табуировалась, но внимание обычных людей к ней появилось уже сильно позже. Сейчас все общественники и представители благотворительных организаций активно стараются изменить законодательство и жизнь людей в ПНИ. Но большие результаты пока еще не достигнуты. Хотя ПНИ теперь входят в новостную повестку, готова поспорить, что сознание среднестатистического человека так же наглухо закрыто для этой темы, как и в 2013 году.

По-вашему, эта новостная повестка слабо влияет на людей?

Поделюсь с вами результатами своего маленького исследования. Когда я готовилась к сбору средств на фильм, мне очень хотелось ответить себе на вопрос: что означают вот эти бесконечные репосты доклада Нюты Федермессер — первого человека, который сдвинул тему ПНИ в новостную повестку, — с фотографиями, довольно кошмарными, описывающими жизнь человека в психоневрологическом интернате? Какими словами люди сопровождают репост, десятки тысяч репостов? Что они поняли про ПНИ? На мой взгляд, ничего не поняли. Текст был почти одинаковым: «Шок, но смотреть надо». Шок, шок, шок… Почему надо-то? Что дальше? Как тебя это касается? Человек один раз поразился, перепостил материал — и все.


«Кино может поспособствовать тому, что люди наконец начнут соотносить себя с обитателями психоневрологических интернатов. И потом, среди зрителей могут оказаться люди, которые полномочны принять решение, приближающее реформу. Зрители — это ведь не только вы и я, министры тоже зрители»


А чего еще можно ожидать?

Не знаю, я человек с реалистическими взглядами на жизнь, не идеалистическими, не утопическими. Человек, которого никак не касается тема ПНИ, ничего про нее и не напишет. По моим ощущениям, среднестатистический пользователь Фейсбука к самому себе историю с психоневрологическими интернатами не относит. Его это по-прежнему никак не касается. Это про Нюту Федермесер, про Лизу Олескину, про меня, про Галю Зернову… но не про него! Большинство людей пока не нашли в этом ничего своего. Вот вы смотрите какое-нибудь кино, вам нравится герой, и вы думаете: «Блин, у меня точно такой же парень был в институте». А между человеком среднестатистическим и ПНИ пока большая стенка, непреодолимая.

Что вы видите про себя в ПНИ?

Галя — это мой проводник. В Гале я себя вижу очень хорошо, а Галя из ПНИ. Передо мной человек однозначно творческий, который думает о вещах, далеких от быта: зачем я живу, что я могу сделать для людей, для чего существуют мои таланты, реализую ли я их… Это Галины вопросы! И у меня они те же. И потом, Галя лучше, чем я, если честно. Поэтому я ее и снимаю. 90% моих героев лучше меня. Мне любопытно, как они живут, как принимают решения, чем они мотивированы. Мне интересно рассмотреть этих людей c близкого расстояния. И Васька — это я, и его друзья такие же! Просто почему-то они были вынуждены провести всю жизнь за забором. Зная их, мне легко понять, что ПНИ — это я.

Вы уже поняли, чем Галя лучше вас?

Галя лучше, потому что она вообще не злая. Смотрите: человек из 2019 года, житель мегаполиса, — это такой тертый калач. Он циничен, любит саркастически высказаться обо всем, что видит, хочет быть самым умным, готов жестко отстаивать свои границы, к нему на кривой козе не подъедешь, он может затеять дискуссию, он любитель провокаций. Галя принципиально другая. Она не проявляет злости, которой можно было бы от нее ожидать, зная обстоятельства ее жизни. Она не посылает проклятия в адрес ПНИ, хотя точно так же понимает, как и мы с вами, что там все устроено несправедливо. Она человек мудрый, добрый и верующий. Приведу еще пример: у вас есть родители, которые узнали от врача, что у вас врожденные уродства (именно так сказал доктор!), и согласились оставить ребенка в роддоме, понадеявшись, что родят другого, здорового. Вы дожили до 30 лет, вас приглашают на программу на федеральном телеканале, и в какой-то момент ведущий выводит двух человек: «Познакомьтесь, это ваши мама и папа». Вы впервые их видите. Что можно предположить? Вот кому вы наконец предъявите счет, вот кто виноват в том, что ваша жизнь сложилась так-то и так-то! Какова реакция Гали? Она готова дружить с мамой. Жизнь, конечно, не индийское кино, не бывает, чтобы люди познакомились и сразу полюбили друг друга как мать и дочь.


Галя Зернова — героиня нового документального фильма Елены Погребижской
INGA_NAZROVA


В жизни привязанность формируется. Но Галя знает, что теперь у нее большая семья, с сестрами и бабушками, и постепенно восстанавливает эти связи, не говоря никому плохого слова, потому что она действительно никого не винит. Вместо того чтобы обрушить небеса на людей, которые открыли ей двери в интернаты и в эту зазаборную жизнь. Это удивительно!

Как так получилось, что спустя 30 лет родители пришли к Гале?

Я встречалась с ее мамой, но чтобы режиссеру говорить с человеком о таких серьезных вещах, нужно все-таки построить какие-то отношения… Не могу лезть в душу человека, которого впервые вижу. Насколько я поняла, Наталья Васильевна давно хотела найти Галю, а телевидение предоставило такую возможность.



Министры — тоже зрители

Вы думаете о том, что фильм о Гале как-то поможет реформировать систему ПНИ?

И да, и нет. Моя задача — тронуть зрителя и информировать, потому что доккино — это и кино, и журналистика. Я стараюсь балансировать. Это все-таки не законопроект, который будет послан какому-нибудь чиновнику. Понятно, что кино не может привести к реформе напрямую. Но, с другой стороны, оно может поспособствовать тому, что люди наконец начнут соотносить себя с обитателями психоневрологических интернатов. Это очень важный элемент формирования общественного мнения. И потом, среди зрителей могут оказаться люди, которые полномочны принять решение, приближающее реформу. Зрители — это ведь не только вы и я, министры тоже зрители.

В этом смысле важно, где выйдет кино?

Документальное кино не художественное, и пока нет инфраструктуры, которая могла бы распоряжаться судьбой каждой моей документальной работы. Есть фильмы, купленные Первым каналом, есть кино, которое показывалось на «России», на «Культуре», на «Домашнем». Были фильмы, которые отправлялись на фестивали и получали призы, были те, которые не показывались нигде. А на YouTube я выкладываю все.

От площадки зависит резонанс? Вряд ли люди из власти, принимающие решения, увидят кино у вас на YouTube-канале.

Как бывший сотрудник Первого канала могу вам сказать, что его влияние на зрителя сейчас стало существенно слабее, и все-таки оно еще велико. Это мощный рупор. Если социальное документальное кино показывают по крупному телеканалу, то, как правило, возникает большой резонанс. Но бывает резонанс и безо всяких телеканалов. Мой фильм «Мама, я убью тебя» очень сильно повлиял на изменение законодательства в отношении сирот — кажется, именно он и стал последней каплей. Хотя его показали по телевидению, но уже после общественного резонанса.

То есть сначала его просто увидели в сети?

Его увидела Чулпан Хаматова и попросила первого вице-премьера Ольгу Голодец посмотреть фильм. Она действительно посмотрела, и пошли очень большие круги по воде.

А что конкретно поменялось?

Раньше детей из коррекционных интернатов практически не усыновляли. После того как фильм вызвал бурную реакцию, стало понятно, что цель пребывания детей в детском доме — это не пребывание в детском доме, а поиск семьи, черт возьми! Правда, потом случился перекос в другую сторону: детей стали очень быстро отдавать в семьи, и это вызвало много критики, в том числе справедливой. Но я верю, что раз уж перемены начались, то постепенно все будет налаживаться.

В фильме «Мама, я убью тебя» большое впечатление на меня произвели люди, работающие в детских домах по 30–40 лет и даже не ставящие под сомнение умственную отсталость детей, которые выглядят абсолютно здоровыми, смышлеными, читают Толстого… Если есть такие люди, как Галя, которая обошла систему и вырвалась из ПНИ, есть ли герои и среди сотрудников этих учреждений?

Конечно! Тот же Вадим Меньшов, который руководит центром для детей-сирот и все прекрасно понимает. Но к ПНИ он не имеет отношения.


«Получилось так, что мы не просто встретились и поговорили, — у нас образовалась связь, Галя как будто поселилась внутри меня»
INGA_NAZROVA


А встречали героев среди тех, кто до сих пор работает в ПНИ, где происходят ужасы?

Ужасы прямо сейчас происходят. Прямо сейчас где-нибудь происходит насильственная стерилизация, прямо сейчас привязывают к кроватям, связывают руки, не дают обезболивающего… Этого полно. Среди сотрудников  ПНИ я не встречала героев просто потому, что у меня не было опыта съемок там. Но уверена, там есть приличные люди — и я буду таких искать, когда соберу средства и начну делать кино.



*** По разные стороны двери в кабинет

Как сейчас живет ваша студия «Партизанец»?

В нашей студии два постоянных работника. Я и администратор, оператор, линейный продюсер. Три функции через запятую выполняет один человек. Иногда мы приглашаем специалистов на проекты. Мне пришло в голову, что будет круто, если офисную часть расходов нашей маленькой редакции будут восполнять. Нам полтора года помогал один благотворительный фонд, но вдруг его планы изменились. Что же делать? Тогда я предложила людям поднять упавшее знамя и покрыть добровольными взносами наши ежемесячные расходы. Начиная с марта люди постепенно стали участвовать в финансировании. Но нужно сделать ремарку: сумма пожертвований может меняться. Раньше, в хорошие времена, нам приходило около 50 тысяч, а за последний месяц пришло 30. У людей нет денег на картах или кто-то, например, увольняется и перестает пользоваться зарплатной картой… Наше финансирование — вещь хрупкая. И у нас нет менеджера, который бы звонил нашим жертвователям и спрашивал: «Друг, готов ли ты продолжать нам помогать, перечислять нам 100 рублей?»

Зачем вам тогда автономная студия? Ради независимости? Не было мысли присоединиться к какой-нибудь крупной команде?

Я вам честно скажу: у меня очень много вопросов к тому, как построена моя работа. Это не должно быть настолько трудоемко! Я по-прежнему не собираюсь вставать в очередь за государственными деньгами, как это делает 99,99% документалистов, но пока мне не удалось сделать так, чтобы моя независимость не требовала стольких усилий. И меня это мучает. Я тоже хочу предсказуемости в своей жизни. Даже у фрилансеров есть хоть какая-то определенность при стабильных заказах. Мне нравится снимать кино, я горжусь результатами, знаю, что сотни тысяч зрителей смотрят эти фильмы — а если их по телевидению показывают, то и миллионы. Многие люди поддерживают нас и смотрят каждый фильм, но мне не нравятся хаотичность моей жизни и огромные трудозатраты.


Елена Погребижская — документалист и основатель независимой студии «Партизанец»
INGA_NAZROVA


«Фильм “Мама, я убью тебя” вызвал бурную реакцию. Стало понятно, что цель пребывания детей в детском доме — это не пребывание в детском доме, а поиск семьи, черт возьми!»


Это ведь проблема многих авторов независимого кино?

Да нет независимых авторов, окститесь!

Но вы же себя таким считаете?

Да. Я имею в виду, что других, кроме меня, нет! Есть два вида поддержки: российского государства или западных фондов. Многие запускают краудфандинговые кампании, чтобы собрать средства на кино, но не на каждое же свое кино.

Но вообще социальное документальное кино сейчас — тренд?

Поскольку я веду киноклуб и часто вхожу в состав жюри фестивалей, я смотрю много документальных фильмов. Могу сказать: социальных фильмов огромное количество, это именно что тренд! И фильм, снятый на государственные деньги, между прочим, может быть абсолютнейшим шедевром. Источник денег не определяет качество работы, авторы часто свободны.

Почему это тренд?

Не знаю. Возможно потому, что это часть государственной политики — государство ведь и заказывает такие фильмы, например, о культуре и искусстве, о социальных проблемах в общем плане. Никто не диктует конкретную тему, например: «Снимите-ка мне фильм о таком-то интернате», но в целом запрос есть.

С одной стороны, есть запрос от государства, с другой —  множество фильмов, выводящих на поверхность все грехи системы. В чем логика?

Социальное кино совсем не обязательно кого-то обвиняет! Я, например, не исхожу из того, что люди, руководящие государством, — злодеи. У них просто свой взгляд на вещи, свой угол зрения, и я считаю, что чиновникам можно просто что-то объяснить, убедительно изложить им свою точку зрения. Снимая кино, не надо исходить из того, что вы сейчас будете бороться с тупоголовыми бюрократами, которые могли бы принять решение, но не принимают! Чиновники — такие же люди. У любого человека есть свои мотивы смотреть на вещи не так, как я, и хотеть хорошего по-своему. Значит, нужно его вовлечь и тронуть. И все сработает, ведь мы все плюс-минус одинаковые. Просто кто-то более толстокожий, значит, надо глаза ему открыть, как и обычным людям — что по ту, что по другую сторону двери в кабинет.

Автор
Анна Рыжкова
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе