Тоска как средство от тоски

Ирина Комаровская в роли Царицы ночи
ИЗ ЛИЧНОГО АРХИВА ИРИНЫ КОМАРОВСКОЙ


Ученики Комаровской часто выступают в хосписах и дают благотворительные концерты. Можно ли с помощью музыки излечить от физической болезни и как укрепить дух настолько, чтобы этой болезни противостоять, назло ей быть нужным и даже — счастливым? Одна из воспитанниц Ирины Комаровской специально для «РР» поговорила с ней о том, как ей удалось превратить занятия вокалом в лекарство от отчаяния. В результате получилась история о чуде от первого лица


— К нам ходил один мальчик с ДЦП, все время падал, каждую минуту, — вспоминает Ирина Комаровская. — У него был красивый голос. И он мечтал танцевать вальс. Мы очень много занимались, чтобы он мог достичь своей мечты. Он был очень счастлив. Побежал как-то раз к бабушке, которая привела его на занятия, и радостно закричал: «Бабушка, бабушка, я буду танцевать вальс!» На что бабушка с изумлением произнесла: «Ты? На своих кривульках»? Мальчик, который был похож на распустившийся цветок, вдруг превратился в замерзшее растение, закоченел и скукожился. Хорошо, что я была рядом. Я важно и гордо сказала: «Да, он будет танцевать вальс. У него это очень хорошо получается». И мальчик снова стал расцветать и оттаивать. И он действительно станцевал! Мы поставили танец так, чтобы его особенности не были заметны зрителям. Однажды на занятии он упал. И я так удивилась этому. Потому что уже даже забыла, что он когда-то падал каждую минуту. И поэтому само падение казалось чем-то из ряда вон выходящим.

Сколько себя помню, я всегда любила петь. У меня были хорошие музыкальные данные. А любовь именно к оперному пению появилась лет в тринадцать. Тогда я впервые прочла книгу Шаляпина «Маска и душа.Страницы из моей жизни». Помню, опера настолько в меня проникла, так меня захватила, что пришла четкая мысль: это то, чем хочу жить. Мне была прямая дорога в Минский институт культуры. И вот как-то, уже после его окончания, проездом я оказалась в Москве. И увидела объявление, что именно сегодня состоится прослушивание  на одном из вокальных факультетов столицы. Я как была во всем дорожном, так и пошла на это прослушивание. Что сказать — я поразила экзаменаторов и поступила. Так я оказалась в Москве. Но мне было уже 24 года. Для оперы это возраст. Я очень переживала, сомневалась, правильно ли делаю. В Минске у меня все было достаточно благополучно: однокомнатная квартира в хорошем районе, работа в архиерейском хоре кафедрального собора; кроме того, я работала в сельской школе. Когда я ехала в Москву, почти никто в меня не верил, смеялись, крутили пальцем у виска. За исключением нескольких человек. Одна сокурсница дала мне приличную сумму денег и сказала: «Я мечтала уехать, у меня не получилось, пусть у тебя получится!» До сих пор вспоминаю ее доброе напутствие.

Общежития при моем вузе не было, денег, чтобы оплатить учебу, — тоже. Получить регистрацию практически невозможно. А без нее не устроиться на работу. Но все складывалось невероятно. Я решаю сдать квартиру в Минске по самой высокой цене и прошу всю сумму сразу за год. И, представьте себе, находится такой человек!

Чтобы обеспечить себе нормальную жизнь, я чудом, в паре с моей сокурсницей-москвичкой, устроилась уборщицей в музыкальный театр им. Станиславского и Немировича-Данченко. Меня и взяли-то потому только, что сначала подумали, будто я тоже москвичка. Кроме хорошей зарплаты, благодаря нескольким ставкам, у меня была возможность с утра до ночи сидеть на всех репетициях. На оркестровых, хоровых, балетных, оперных. Колоратурную технику я освоила, смотря балетные репетиции. Это чувство легкости, куража — оттуда.

Я много работала, у меня все время болели руки. Зимой по щиколотку в снежном месиве, на сквозняке убирала коридоры. Певица-уборщица! На сцене я блистаю в красивом платье, улыбаюсь. А потом переодеваюсь — и мою пол. Физически было очень тяжело. Но я была счастлива. И у меня абсолютно не было ни депрессии, ни раздражения или жалости к себе. Я все время радовалась и пела.

Потом в театре за мной закрепили участок для уборки — большое фойе перед зрительным залом. И когда днем я убирала это фойе, то очень часто представляла себя Золушкой. У меня была большая швабра с намотанной на нее тряпкой, а из репетиционных балетных залов доносилась музыка. И вот я орудую тряпкой и танцую. Вроде взрослая уже, но осталась такая, знаете, детскость, что ли, открытость в душе.

К сожалению, с учебой было не все так радужно. Испортился голос. К третьему курсу я так пищала, что во время очередного концерта ко мне подошла одна студентка-художница и сказала: «Ира, бросай вокал, тебе уже ничего не поможет». Я это и сама слышала и понимала.

Для меня это была трагедия. Ведь мой смысл жизни — пение. Безысходность наваливалась. Думалось, ну зачем нужно было приезжать в эту Москву?

Но мне помогла моя мечта. Я хотела петь, чтобы сделать мир лучше. Мне хотелось изменить мир. Я упорно искала возможность все исправить, восстановить голос. И в какой-то момент Валентина Ивановна, моя преподавательница, разрешила мне петь все, что хочу. И я начала петь Тоску, Дездемону, Аиду, Чио-Чио Сан… Благодаря этим крепким партиям голос стал возвращаться.

В начале пятого курса мне предложили прослушивание в новом театре «Амадей». Я так обрадовалась! Пришла туда, спела, и мне сказали: «Все, давай учи Вторую даму из “Волшебной флейты”, через две недели спектакль». И я выучила все сложные ансамбли на немецком.

На пятом курсе я оказалась у Рафаэля Владимировича Сирикяна. У него научилась той системе упражнений, которую использую сейчас как основу для своих занятий. Она уникальная, ведь все мои ученики достигают великолепных результатов за очень короткий период.

Через несколько месяцев я выучила партию Царицы ночи. Во многом благодаря этой партии сложилась моя карьера. Я попала в Московскую государственную академическую филармонию. Сначала как приглашенная солистка, а потом меня взяли и в штат. Сотрудничала с Большим театром национальной оперы Беларуси. Была директором театра «Феста ди Воче», продолжала сотрудничество с театром «Амадей». И даже поставила там спектакль по своему сценарию «Играем в оперу». Но, несмотря на успешную карьеру, я понимала, что эта деятельность не совпадает с моим внутренним мироощущением. Хотелось чего-то большего, понимаете? И тут мне на помощь пришла работа с детьми-инвалидами.

Вообще говоря, детскую музыкальную студию мы создали еще при театре «Феста ди Воче». Я познакомилась с руководителем общества инвалидов, и мы договорились так: дети в нашу студию ходят бесплатно, а мы, тоже бесплатно, репетируем в их помещении. Очень скоро стало понятно, что занятия в студии очень важны для детей, которые имеют проблемы со здоровьем. Я увидела, что эти дети внутренне очень одиноки. Увидела, что всем им не хватает тактильности, объятий, любви, в конце концов. У нас же была такая теплая семейная атмосфера, было принято обниматься, даже целовать в макушку.

Помню, когда я только начинала работать в студии, на занятия приводили девочку четырех с половиной лет. У нее не работала левая рука из-за ДЦП. Девочка была такая маленькая и пугливая, потому что никогда раньше не слезала с маминых рук и очень боялась общаться с другими детьми. И когда ее запускали в репетиционную комнату, она забивалась под большое кресло и там сидела. А я старалась сделать так, чтобы дети с особенностями занимались со здоровыми детьми наравне. И через пару месяцев эта девочка не только выучила все песенки, но и достигла успехов в хореографии. На одном из уроков, когда учили танец, у нее вдруг поднялась левая рука. А врачи говорили, что рука никогда не будет двигаться. Поверьте, это было настоящее чудо.

Постепенно из этой детской студии образовался детский музыкальный театр. Я очень хотела его зарегистрировать. Меня кормили обещаниями. А когда мы все-таки стали получать гранты, закупили много дорогого оборудования и поставили один спектакль, меня просто не пустили в зал, закрыв передо мной дверь. Я осталась без всего. Такие вот дела.

Ну, и пусть, сказала я себе, ведь вместе со мной остались дети. И мы начали все сначала, сняв помещение. Дело шло ни шатко не валко, но вдруг нас попросили выступить с нашим спектаклем «Маленький принц» на благотворительном вечере. И это стало мощным толчком. Когда ты ставишь перед собой высокую и правильную цель, все начинает вокруг тебя работать. Мы восстановили «Маленького принца» за три недели. Полностью. Абсолютно все. Все декорации, костюмы — главных героев, кордебалета, роз. «Маленький принц» — это же множество персонажей. У нас там были и танцы звезд, и танец бутылок. Почти всех персонажей, кроме летчика, играли дети. Слова и музыку всех песен я написала сама. Мама одолжила мне 200 долларов на костюмы. А папа сделал из фанеры самолетик по моим эскизам, а также стол, стул и окно.

Так началась жизнь детского музыкального театра «Волшебная флейта». Через год нам повезло еще больше: замечательный фонд «Филантроп» взял нас под свою крышу. Мы работали не покладая рук, и со временем некоторые мои ученики достигли столь высокого уровня пения, что мы решили поставить «Волшебную флейту» Моцарта.

Иногда сторонние наблюдатели удивляются, видя вокруг меня много людей, которые любят петь оперу: ведь сейчас это, прямо скажем, не очень популярный вид искусства. Думаю, это потому, что я сама очень люблю оперу и любовь во мне настолько сильна, что она передается окружающим.

Очень жаль только, что пришлось закрыть детское отделение инклюзивного театра «Волшебная флейта». Я просто устала держать его на плаву за счет собственных денег — платить балетмейстеру, шить костюмы и прочее. А людей, которые могли бы найти спонсоров, рядом не оказалось.

Я протянула этот театр девять лет. Что запомнилось больше всего? Например, как две мои воспитанницы, Зоя и Галя, обрели внутреннюю свободу, как для них распахнулся мир. Если раньше приходилось собирать в кулак все свое терпение, чтобы Галю дослушать — так медленно она говорила, — то теперь ее иногда просто не остановишь. Она занялась журналистикой. Мало того, она не могла ездить куда-то сама, без помощи, а о поездке в метро и разговора не шло. Теперь же бегает так, что я ее называю марафонцем.

И вот когда я думаю обо всех людях, которым помогли наши занятия, это дает силы жить в трудные минуты. Бессонные ночи, работа сутками напролет, безденежье, отсутствие помощи, — все это обретает смысл, когда ты видишь такие результаты.

Лечит ли пение, способствует ли реабилитации? Вообще реабилитация — не самоцель. Просто так получается, что когда ты сам стремишься к доброте, справедливости, то невольно меняешь и тех людей, которые рядом с тобой. Как говорил Серафим Саровский, спасись сам — и тысячи вокруг спасутся. Сам по себе вокал не исцеляет. Исцеляет пение с определенными эмоциями, если ты вкладываешь в него любовь, высокие чувства. Сейчас такая жизнь, что места для прекрасного, возвышенного и утонченного почти не осталось. А у нас это еще можно найти. Конечно, не всех учеников, но кого-то обязательно это зацепит и приведет к внутренним изменениям.


Воспитанники приюта «Рождественский» в К алужской области, к которым приезжала Ирина
ИЗ ЛИЧНОГО АРХИВА ИРИНЫ КОМАРОВСКОЙ


Лечит ли пение, способствует ли реабилитации? Вообще реабилитация — не самоцель. Просто так получается, что когда ты сам стремишься к доброте, справедливости, то невольно меняешь людей, которые рядом с тобой


Через какое-то время о нас узнали в культурном центре «Новослободский» и предложили создать при нем музыкальный театр. Так начался новый этап моей жизни — появился Музыкальный театр Ирины Комаровской.

За два года мы выступили на Дне Москвы, поставили три оперы, съездили на гастроли в Вену, где показали «Волшебную флейту», в Тверь, где с большим успехом и аншлагом сыграли «Евгения Онегина»… Кроме того, мы создали оркестр при театре. А сейчас к нам подтягиваются профессионалы. Они увидели, что у нас очень хороший театр. И стали складываться две труппы: профессиональная и любительская.

Еще мы активно занимаемся благотворительностью. Патронируем детский дом в Калужской области. Недавно стали выступать в хосписах. Это вышло в общем случайно. В прошлом году мы поставили «Бастьена и Бастьенну», затем в социальной сети я увидела объявление о том, что Зеленоградский хоспис нуждается в поддержке. Мы решили выступить там с этой постановкой. Всем понравилось, нас стали приглашать в другие места. Так мы выступали уже в четырех хосписах, в некоторых неоднократно.

Было ли тяжело морально? Лично мне — нет. Потому что я человек верующий. У меня мама умерла от рака. Когда приезжаю в хосписы, то всегда стараюсь быть в приподнятом настроении, с хорошими эмоциями — знаю, что тяжелых эмоций у них и так хватает. А надо человека, наоборот, переключить, важно его поддержать.

Еще я хочу создать реабилитационный центр для людей с ДЦП. Дети, подростки и молодежь будут в течение определенного времени жить там бесплатно — в домиках со всем необходимым. Будут учиться бытовым премудростям: стирать, мыть полы, готовить. Другими словами, делать все сами. Я заметила, что родители чересчур опекают таких детей, руководят их жизнью, решают, что делать, и те в большинстве случаев оказываются неприспособленными к самостоятельной жизни.

И, конечно же, в этом центре они будут учиться петь, танцевать, заниматься сценической речью и ставить спектакли. Да, вот такая у меня мечта.

Поделиться