После того, как пришло приглашение в экспедицию и получен допуск в пограничную зону, до момента контакта с йети оставалось еще полгода и мы стали готовить оборудование. Наш председатель (Царство ему Небесное) собирал кинокамеры, объективы, алебастр для снятия отпечатков и полиэтиленовые пакеты для сбирания других следов, а я еще с одним исследователем - автомехаником по шАровым молниям накопили аж 14 литров аппаратуры и чистых реактивов. Самый главный вопрос был - как это все в горы доставить.
Нет. Опять не так. Начну с того, как мы были уже там.
Когда мы туда (в Ташкент) прилетели, жара стояла несусветная. А рюкзаках у нас кроме грелок с реактивами была еще трехлитровая банка, добытая в последний момент и не успевшая правильно упаковаться. Поэтому мы с шАровиком все-время очень боялись, что мы кокнем её где-нибудь на перевале. И поэтому первым делом, когда пришли на базар и купили оборудование - три стакана в роскошных подстаканниках, в восточном стиле с чеканным пинчером у куста дикорастущего камыша, я еще прибарахлился дохой из синтетического каракуля, искусно приклеенного к чему то вроде дерматина вместо подкладки - от высокогорной стужи и в целях спасения реактива. В эту доху я банку и завернул. А потом мы залезли в вертолет и прилетели прямо на место. И на месте выяснилось, что банка цела, но крышка у неё открылась и весь реактив вылился и впитался в эту доху. Не, мы конечно пытались выжимать, но оказалось, что синтетический каракуль хорошо впитывает спирт и надоить из дохи удалось только полстакана, разбив при этом два других. Перегнать доху мы тогда не догадались, хотя каракуль на ней после выжимания и просушивания развился, и я в ней стал похож на яка скучного и волосатого.
А потом мы дошли от вертолета в базовый лагерь экспедиции, начались исследования и скучно стало всем. Причем невыносимо скучно, потому что надо было сидеть целыми днями в палатках и ждать ночи. А ночью надо было ждать йети. А он все не шел и не шел. И, главное у нас со специалистом по шАровым не было ни одного шанса уединиться от председателя с нашими грелками, потому что на улице в засаде все время сидел дежурный с восьми миллиметровым красногорском в одной руке и совком для сбора следов в другой и фиксировал телевиком на пленку всякое шевеление.
Все-таки от скуки нас спас йети. Погранцы сообщили, что километрах в десяти найдены следы. И в составе меня, шАровика, председателя, врача и двух студенток из Новосибирска туда отправилась полевая. Собирать следы в пакетики. С Красногорском и совком наперевес. Я, естественно - в дохе, председатель наш в сомбреро, девицы в купальниках, врач какой-то весь не в себе, потому что начал кое-что понимать в деле поисков аномальных явлений. Взяли с собой четыре грелки, на случай дурной погоды.
Десять километров по горам и вверх - это не фунт изюма сварить, и когда мы их почти прошли, наступал уже вечер, а искать в сумерках следы йетей на камнях мы не стали. А чтобы ненароком в них не вступить, решили устроить стоянку чуть не доходя. Мы правда плохо себе представляли, сколько это чуть составляет, и не представляли даже в какой стороне нам до этих следов утром надо будет доходить. И мы разошлись. Мальчики налево, девочки направо. Точнее начали расходиться. Потому что с той стороны, куда разошлись девчонки, вдруг раздался визг и нам пришлось все бросить и бежать.
Тут надо сказать, что как раз в это время я учился на 4 курсе непонятно какого факультета. Потому что половина сессии за четвертый курс физфака у меня была сдана, а половин еще нет и я думал не перейти ли мне на биофак.
Плюс работал я вечернюю и ночную смену на предприятии которое называлось Пни наладчиком станков с ЧПУ, на которых делались знаменитые в то время отечественные микропроцессоры с 38 ножками и двумя ручками для переноски. И там я отвечал за 16 лазерных фиговин с ЧПУ, на которых трудилось 32 девицы от вполне себе невзрачненьких, до монументальной женщины-комсорга наводившей ужас на весь отдел.
Я ее даже на Памире боялся, как огня. Нет, не потому что взносы и собрания. Взносов она с меня не требовала и на собрания не заставляла ходить потому что всем было известно, что меня еще в армии исключили из КПСС за три дня до вступления в неё и моей политической деятельности все боялись. Но эта женщина-комсорг была еще и учетчицей того самого реактива, который должен был использоваться для повышения эффективности лазерного излучения. Но не использовался.
Плюс я находился на грани развода с первой женой и поэтому жил в женском общежитии универа, что бы не травмировать мать.
Так что можете себе представить, как мне эти девки тогда надоели. И даже на Памире... ага.
В общем, когда я туда пришел в своей дохе, то увидел что все лежат за здоровым булыганом, выставив из-за него ствол красногорска и два театральных бинокля и наблюдают, как метрах в ста от нас из-за гребня медленно-медленно поднимается огромная голова и за ней тулово явного антропоида.
И озирается по сторонам в поисках источника давешнего визга.
Они-то залегли, но я то сориентироваться не успел, и оно меня заметило и поспешило через сумерки и лежавшую между нами осыпь. И еще председатель шепчет: не прячься, просто уходи, может оно тебя за своего примет в этой дохе.
И тут я вспомнил и жену свою и нашу комсоргшу, по сравнению с женой и так-то была ангел, а тут показалась мне архангелом. Блин, - думаю, - хорошо, если это йети-кобель, а если ...
А оно все ближе и ближе.
Смотрю члены группы уже расползаются из-за булыги в разные стороны, оставляя меня наедине (это кстати по инструкции так положено было). Быстрей всех отползал врач, а председатель впал в ступор и нажал на спуск красногорска.
И, между прочим, вполне приличные кадры получились, уж не хуже тех знаменитых - аляскинских. И это понятно, что телеобъектив к камере наш председатель изготовил из собственного телескопа Мицар-2, и в хорошую погоду в него из Ташкента было видно коммунизм. Самый пик.
В общем вспомнил я и жену свою и нашу комсоргшу, по сравнению с женой она и так-то была ангел, а тут показалась мне архангелом. Блин, - думаю, - хорошо, если это йети-кобель, а если ...
А оно встало на дыбы, вытянуло из-за спины какой-то дрын (в сумераках не разобрать), да как заорет: А ну встать всем, зеленая вошь. И стоять, пока я стрелять буду.
Нет, все-таки до чего смачно и доходчиво умели выражаться советские сержанты при исполнении. На фоне уже темнеющего неба, он действительно здорово смахивал на матерого обезьяна. Если бы не коромысло в руках, то вообще получились бы отличные кадры, которые могли бы занять достойное место в соответствующих анналах. Но с коромыслом он никак не вписывался в классификацию, а пройтись второй раз ему уже не пришлось.
Девки наши сразу вскочили на ноги и закричали радостно и испуганно: «Дяденька, мы свои». А вторая еще и добавила: «Люди мы. Советские».
Когда он подгреб к нам, такой мужественный, такой родной, в своей почти ковбойской шляпе, с двойными искусно сточенными каблуками на кирзачах грамофаном, с ремнем на … непонятно на чем держащемся и с коромыслом этим своим, я прямо умилился от гордости за отчизну. Дембель, одно слово – дембель.
Врач отряхивался в сторонке с независимым видом, я плакал от умиления, председатель из своего ступора все не выходил, а продолжал упорно давить на спуск Красногорска, хотя завод у того давно кончился, целясь телевиком воздвигшемуся уже прямо над ним антропоиду куда-то в район пряжки ремня. При этом он еще двигал туда сюда рычаг трансфокатора. Сразу было видно, что в армии он не был и знает об ней что-то сильно нехорошее. А вот специалист по шАровым продолжал ползти, по-пластунски и с ускорением. Может, тоже впал в ступор, не знаю и наплевать на него.
Ну а девки, есть девки. Если они в процессе научного поиска, им что дембель, что йети - все одно и поэтому они продолжали действовать по инструкции и вступили в контакт.
В общем дело кончилось тем, что мы заночевали во вполне приличной избушке метеопоста, на котором коротал свой дембельский срок Станислав Фазылзянович Мухамадиев, в компании еще с одним солдатиком, имени которого я не помню, потому что он был еще маленький и не пил с нами, а нес службу, как это полагается. То есть спал. А шАровик наш добрался до базового лагеря и разнес там весть, что полевая группа в контакт наконец-то вступила.
О чем и донесли до широкой общественности газеты.
Между прочим председателя мы так в ступоре и приволокли на метеопост, положили в койку и укрыли моей дохой.
А утром пришел ихний ротный и очень удивился.
Он оглядел нашу компанию и после того, как Станисла Фазылзянович отрапортовал, что, мол, отделение, смирно, и что товаришь капитан за время вашего отсутствия происшествий не случилось, выдал примерно такую тираду:
- Вольно, можешь сесть, ефрейтор Тумбочка. Я, - говорит, - все понимаю, Стас. Скучно тебе и ты развлекаешься. Но ты посмотри на себя - ведь чучуло-чучулом. Вот увидит тебя американский сержант из зеленых беретов, что подумает? И что ты будешь делать, если увидишь настоящего американского сержанта?
Стас ему достойно отвечает, что мол, как положено по уставу, так и сделаю "стой пока стрелять буду", на что ротный ему добродушно покивал. Потом он содрал у Стаса с головы панаму и уже привычным кликом пальцем по полям сделал из ковбойской обычный армейский мухомор, вернул сержанту. Тот надел мухомор на голову и привычно кликнув пальцем по другому месту сделал из мухомора дембельский атрибут. На этом ритуал встречи командира закончился и начались объяснения.
- Ладно Стас. Надеюсь через месяц мы от тебя избавимся. Я только одно хотел спросить. Ну ладно водка. Я уже не спрашиваю, где ты ее берешь и даже не спрашиваю, куда ты ее сейчас прячешь. Но где ты баб тут в горах нашел?
- Мы, - было пискнула одна из, но капитан ее оборвал, - вас дорогуши я не спрашиваю, потому что вы мне вообще не интересны, пока я разговариваю с личным составом.
- Товарищ капитан, вы мне опять не поверите, но они сами пришли. И никакие это не бабы.
- А кто? - тут капитан удивился еще больше.
- мы ети..., - она хотела сказать, что они исследовательницы, но с перепугу, за Стасика, у которого могли быть неприятности, не могла никак выговорить. Она еще не знала тогда, что у дембеля, застрявшего до конца июня в части уже не может быть никаких неприятностей.
- Это не бабы товарищ капитан. Они из Новосибирска.
- Ети из Новосибирска. Ладно, так и доложим. Я собственно, за коромыслом к тебе пришёл. Ты зачем коромысло из части унес?
- Да я товарищ капитан в целях повышения. Я решил тут у нас сортир построить, а то все вокруг уже ... да все готово, но без коромысла - никак.
- Сортир? А ну покажь.
И мы пошли смотреть изделие. Метрах в пятидесяти от избушки тёк ручей. Горный ручей это такая здоровая канава, метра в четыре глубиной и метра в три шириной и с пеной, ревом и клокотанием на дне. Брызги иногда долетали и доверху. Через канаву было перекинута рельсина. Это и был сортир.
- Вот ты Стас уже дембель, а как был дурак, так дураком и остался. Какой же это сортир? Это ватерклозет. Но коромысло я тебе не дам, самому надо.
И ушел с коромыслом.
Поскольку в этом месте других йетей больше не было, и быть не могло, мы и решили устроить свой полевой лагерь рядом с избушкой метеопоста. И легли поспать, тем более, что к вечеру приборы обещали грозу. А гроза в горах – это такая штука, что не очень уснешь. А часа в три прибежал солдатик и сказал, что бы Станислав Фазылзянович к семи вечера ждал инспекцию и все тут прибрал.
Мы естественно подсуетились, поставили палаточку на другой стороне ватерклозета, организовали видимость научных исследований, а Стас даже сделал что-то вроде ширмочек из кустов вткнутых в скалу вокруг рельсины. Но чем заменить коромысло он так и не придумал.
К вечеру явилась комиссия в составе ихнего батальонного начфина, самого ротного (без коромысла) и двух дам. Дело в том, что к начфиновской жене приехала подруга, которой до смерти хотелось посмотреть живого дембеля, а Стас к тому времени у них только один и остался. Опять же ватерклозет надо было проинспектировать лично и поставить на баланс.
Ну а дальше не интересно, потому, что еще через день туда набежало столько народу, что грелки вмиг опустели, и стало холодно. Вдобавок наш председатель упал в ватерклозет и сверху на него еще свалилась рельсина. И пока мы сначала искали, а потом доставали оттуда его красногорск с телевиком, одна из наших новосибирских етей здорово простудилась. Так что пришлось вернуться. И еще две недели просидеть в палатках.
В базовый лагерь снежный человек приходил только один раз. Здоровый, волосатый, как як, осторожный антропоид-кобель. Он сначала долго стоял, принюхиваясь, потом залез в госпитальную палатку, что и было зафиксированно дежурным в засаде. Ушел уже на рассвете.
На другое утро, больная выздоровела.
С тех пор йети на Памире больше никогда не видели, он бесследно исчез не только из анналов, но даже из легенд. Так в моей ячьей дохе, между прочим, и исчез. И только через полгода, из письма одного новосибирского коллеги, мы узнали, что Ленка тогда не только выздоровела, но и забеременела.
Маленького йетишку назвали Николаем.
А ячью доху мне Славка так и не вернул. На память, говорит, будущим исследователям пусть останется.